Автор: Елена Гончарова

В Угуте я была два раза. Первый – в 1991 году, летом. Мы вдвоем с тогда еще будущим мужем ездили по селам Сургутского района и проводили интервью с местным населением. Но не как журналисты, а как социологи от компании, которая так и назвалась: «Социолог». Мне тогда ради денег приходилось работать на нескольких работах. Вопросы были разные. Они должны были послужить аналитическому отчету для формирования программы социально-экономического развития района.

В Угут тогда можно было попасть только вертолетом. Помню, сидели мы тогда с моим возлюбленным на берегу Югана, удочек у нас не было. Просто любовались видами реки и тайги. Неожиданно близко к нам подплыл катерок, из него выскочили несколько парней и недвусмысленно и нагло начали зазывать меня к себе, а потом приближаться. Поняв, что только бегство может спасти в данной ситуации, мы проявили хорошую реакцию и пустились наутек через лес. Так быстро я, пожалуй, никогда больше не бегала.

На адреналине, мы заявились вечером в гости к главе поселения Сергею Александровичу Черкашину. Стали расспрашивать о жизни в Угуте. К этому моменту вопросы безопасности для нас были открытыми. Но беседовали мы не только об этом. Трудно жилось в 1991 году в России. Трудно жилось в Угуте. Унылыми и потускневшими выглядели улицы этого поселка. Унылой и недостаточной казалась вся жизнь здесь. Довольным выглядел только белый жирный кот, который испугался двум необычным людям в джинсах с лампасами и кожаных куртках, рванул в забор и застрял между штакетинами.

Мы отправились к Когончиным. Как нам сказали, они самые известные люди в Угуте. Поселок национальный, почти половина жителей поселка и окрестностей – ханты. Владимир Семенович – тоже ханты. А вот жена у него русская. Людмила Леонидовна и была нашим активным собеседником тогда. От нее мы узнали, что зверопмромхоз разваливается, потому что некому сбывать продукцию – соболей, мясо лося и оленя, рыбу, дикоросы. Никто не берет, не покупает! Жить не на что охотникам и рыболовам! Нефтяники агрессивно проникают в исконные земли коренного населения… Там, где они появляются, нельзя больше заниматься охотой и рыбалкой. Никакого государственного и законодательного регулирования в этом вопросе нет! Беспредел! Охотники сутками спорят на сходах, пишут письма в исполком, а толку нет! Мы так и записали.

В начале июня 2021 года мы отправились в Угут тем же составом: муж и я. Но уже не как социологи. Я как журналист, муж просто так, отдохнуть и порыбачить на всем том же берегу Югана.

Для меня тема была более чем очевидной: что изменилось за эти 30 лет?

Ну, во-первых, летели мы не вертолетом, а ехали с водителем по хорошей дороге на автомобиле – внедорожнике, оснащенном космической связью. Где-то сразу после Пыть-Яха нас тормознули на блокпосте «Роснефти». Водитель прямо сказал, что везет журналистов, и нас стали допытывать что к чему еще полчаса. Наконец, отпустили, по-хозяйски осмотрев всю машину.

Во-вторых, после шумного города Угут показался радостным, ухоженным и удивительно чистым. Стерильно чистым было все: и старая девяностолетняя Угутская участковая больница, и безлюдные улочки, и новые, причудливо выстроенные и покрашенные дома. И даже машины, отнюдь не эконом-класса, шастающие по этим улочкам.

Когончины нас, конечно, не узнали. В отличие от самого Угута, мы не выглядели новее. Да и мало ли народу поговорить с ними приезжало за это время… Только сменившихся глав администраций несколько, а уж журналистов и не перечесть.

Когончины не утеряли своего влияния за тридцать лет. Наоборот, образовали свое «государство в государстве», если можно так сказать. В девяностые годы в Югре шел активный процесс по созданию и регулированию законодательства в отношениях между недропользователями и коренным населением. В результате был принят закон «О родовых угодьях» и регламентирована работа национальных общин. Именно созданием национальной общины «Яун-Ях», что с хантыйского означает «Люди-реки», и прославилась фамилия Когончиных.

Общины, то есть организации, которая взяла на себя некоторые функции местной администрации по вопросам взаимодействия коренного населения и нефтяных компаний. То есть, по сути, оградила ее от решения многих сложных и неудобных вопросов, таких как, например, материальная компенсация коренному населению за пользование их землями.

Ведь чего греха таить, отделу по работе с коренным населением администрации района приходилось чуть ли не ежедневно решать конфликтные ситуации, некоторые из них нередко приобретали общественный резонанс…

Функции организации социального обеспечения, которыми призваны заниматься администрации государственного управления, община «Яун-Ях» тоже взяла на себя. Каждый месяц в определенные дни Людмила Леонидовна Когончина как штык в Угуте: ей надо всем перечислить пенсии и пособия, это огромная ответственность и утомительная работа. Очень часто Когончины выполняют роль переводчиков, ведь что скрывать, в юртах есть и безграмотные… Если бы можно назвать хантыйскую общину индейским племенем, то, безусловно, Когончины в ней – вожди.

Именно им доверяют охотники и рыболовы свою добычу – рыбу, мясо лося, дикоросы и прочее и сдают в общину, которая имеет свои магазины и рынок сбыта. В свою очередь, в этих магазинах они могут приобрести по сходной цене или обменять на материалы для рыбалки и охоты.

Есть у общины и свой сайт. Он по большей части рассказывает о культуре ханты. О медвежьих праздниках, о предметах народного прикладного творчества, которые и планировалось продвигать через сайт. Но несколько лет назад случилось горе: прекрасный творческий человек Егор Кинямин, руководитель медиацентра «Яун-Ях», собиравший по крупицам песни, фольклор, одежду, предметы обихода ханты, трагически погиб. Его гибель до сих пор оплакивают в Угуте…

Община «Яун-Ях» сыграла огромную роль в объединении коренных жителей, сделала их сильней в отстаивании своих законных прав на землю, пользование ее ресурсами.

Вся территория Угутского поселения испещрена нефтяными вышками. Везде промыслы Роснефти, Мегионнефтегаза, Томскнефти, Газпромнефть-Хантос, Юганскнефтегаз, Уватнефтегаз… Наступательным кольцом они стягивают Юганский заповедник. Туда их нога ступить не может. Конфликты возникали (иногда возникают и сейчас) на почве общего природопользования. Для одних это – это получение богатств, прибыли и благосостояние всего государства, для других – просто способ жить и выживать.

Когончины создали не просто общину людей из 600 человек, но лучшую в 2010 году национальную общину в Российской Федерации. Причем задолго до появления федерального закона «Об общих принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации», принятом в 2005 году. Более того, наработки Когончиных по созданию коммуны вошли в этот федеральный закон в качестве основных положений!

Взаимоотношения недропользователей и общин не оговариваются в этом законе. Но зато ясно и четко перечислены условия взаимодействия с местными органами власти. В каждом регионе добавляются свои условия. В Югре, например, при заключении договорных отношений с недропользователями органы власти включили пункт обязательного сотрудничества с национальными общинами и помощи им. Работаешь на территории Угутского поселения – будь добр, заключи договор с одной из местных национальных общин. Именно это гарантирует защищенность коренных охотников и рыбаков от отсутствия доходов по основной их деятельности – традиционных охоты, рыбалки, сбора дикоросов.

– Когда в 90-годы структуры зверпромхоза развалились, тогда мы стали перед проблемой, куда девать всю добычу, – говорит руководитель общины «Яун-Ях» Владимир Когончин. – Сейчас такой проблемы нет. Но есть другая проблема. Угодья сокращаются. Законы поменялись охотничьи. Раньше не было лимита. Если охотники раньше добывали больше соболей – им ордена давали. У нас несколько было орденоносцев. А сейчас все лимитировано. Десять соболей, допустим, в год. А иногда и один. Сезон охоты на соболя только раз в году – в начале зимы. Охотник разве проживет на это? Лишнее – это значит штрафы страшные. Раньше ордена давали – сейчас штрафы. Охота – это сезонная работа. А в остальное время где он будет зарабатывать? В остальное межсезонье особой работы то нету! И от урожая еще все зависит. Если вдруг неурожай – не на чем зарабатывать. Стараются наши охотники переучиваться, конечно. На операторов, на водителей… В охранники идут. За счет традиционных видов трудно сейчас прожить.

Вот почему общины активно сотрудничают с нефтяными компаниями. Вот почему их своевременная поддержка всегда необходима. Особенно тем, чьи родовые угодья не совпадают с лицензионными нефтяными участками и не попадают под экономические соглашения. Здесь уже задача общины помочь людям.

– Вот, пишут, – листает книгу заявок от членов общины Людмила Когончина, – Каюков Андрей Антонович. Ему нужны поликарбонат, один лист и рубероид, 5 рулонов. У него теплица порвалась. Надо накрыть постройку. Вот Бисеркин Александр. Нужно одно пластиковое окно метр на метр и пять мешков цемента. Вот Мултанов Виталий. Нужен металопрофиль белого цвета, 12 листов. Он хочет обшить и утеплить свой домик, чтобы был красивым. Еще четыре мешка муки, один мешок соли. Вот заявка из одной из юрт. Они теперь не хотят спать на нарах, хотят кровати. И заказывают кровать односпальную, чтобы ящики выдвигались, чтобы можно было туда положить белье. Глядя на них, приходила Мултанова Анна. И говорит: а мне надо две таких кровати. И вот так по каждой семье. По каждой семье буквально собираются такие заявки. Алюминиевые фляги, профлист, мешки картофеля, муки, печенье, доски, кирпич, трубы на печку… Последнее время заказывают много стройматериалов, железа крыши крыть, цемента для фундаментов, мебель, кухонные гарнитуры и так далее. Все стали жить в современных домах, не с земляным полом, как раньше, ездить на машинах. При лодках, при моторах, при буранах, – подытоживает Людмила Леонидовна.

Почти со всеми нефтяными компаниями у общины имеется сотрудничество. Единственная нефтедобывающая компания, которая никак не заключает договор с общиной – Газпромнефть-Хантос. Интересно, что эта компания свое название связала, ассоциировала с аборигенами. Но не с поддержкой местного населения в Угуте, где в том числе находятся их объекты.

– В департаменте природопользования правительства Югры только руками разводят, – негодует Когончина. – Вроде как не могут повилять на Газпромнефть-Хантос. А ведь именно они заключают договоры с нефтяниками, именно от них зависит обстоятельство защиты коренного населения. Но почему-то в департаменте вместо поддержки недавно нам задали вопрос: а как вы распределяете помощь от нефтяников? Они сомневаются в честном распределении этой помощи! Давайте поднимем все договоры. Проведите аудит! – возмущена недоверием Людмила Леонидовна.

Людмила Когончина – главный боец в общине. Приехав в Угут в 60-годы молоденькой учительницей и влюбившись в юного крепыша-ханты, который мог кататься на ногах с крутого снежного склона и не упасть, в то время как все забавлялись катанием с горки на медвежьей шкуре, она ни разу не изменила миссии своего мужа помогать соплеменникам. Она не боится никакой власти. Может высказать в лицо все, что накипело. Таких побаиваются. И уважают.

Владимир Когончин взял на себя миссию руководителя общины задолго до того, как нефтяные компании стали богатыми и с прибылью. До того, как их помощь стали распределять в стойбищах. В середине девяностых, когда уже никаких коопзверопромхозов не было , а жить надо было как-то, и появилась «Яун-Ях». Для совместного выживания.

Он еще маленьким ребенком помнил историю своего деда, которому богатый купец в Тобольске подарил ружье. И как потом дед добывал с помощью этого ружья достаток для всей семьи. Вот таким же добытчиком Владимир Семенович чувствует и себя всю жизнь. Добытчиком для всего своего рода.

– Я школу закончил, 8 классов, В 65 году, – медленно произносит Владимир Когончин, – тогда ничего – ни нефтяников, ни транспорта, ни вертолетов не было… А у меня мечта была выучиться на охотоведа. Один наш односельчанин учился в Иркутске. И вот он мне все: Иркутск, Иркутск! А я еще начитался книг про тайгу да Угрюм-реку… И тоже мечтал в Иркутск попасть. Мы с другом все-таки решили полететь. На почтовом вертолете, Ми-1 с шишом в кармане мы с ним в Сургут прилетели, там еще аэропорт был в центре находился. Коровы топтались по этому аэропорту. Сургут был тогда весь деревянный, один автобус всего ходил по нему. Кое-как купили билеты через Свердловск в Иркутск. Прилетели, и учились там три года в техникуме. На Байкале, в тайге побывали на практике. Вернулся домой, работал на звероферме. Потом бригадиром рыбоучастка. Каждый год спускал по Югану рыбаков. Цепляли мы караван лодок и спускались к низовьям Югана. Все лето там рыбачили. Это и была моя мечта…

Малый Юган виляет по всему югу Сургутского района. Около тысячи ханты живут на его берегах уже много лет. Они как реки. Вроде живут сами по себе, но есть что-то, что их объединяет. Есть то ли дух, то ли человек, который без слов все знает и понимает. Что нужно людям, без чего они не могут жить.

Источник: СИА-пресс