Саамская поэтесса, переводчик и преподаватель родного языка в Ловозере Антонина Антонова рассказывает о главных песнях в жизни своего народа и о том, почему их нельзя выучить заранее.

У саамов есть песня, которая исполняется в горе и в радости. У нее нет какого-то определенного мотива, да и слова каждый подбирает из тех, что на сердце ложатся. Эта песня называется луввт, она как река, в которую нельзя войти дважды, ведь каждый раз ее текст меняется, поэтому его нельзя выучить  заранее. Сейчас луввт исполняют на фестивалях с большой сцены, а многие хранят такие песни в семьях. О том, как сохраняется и развивается саамская музыкальная культура и о чем поется в таких песнях, рассказала «КМНСОЮЗ-NEWS» поэтесса, переводчик и преподаватель родного языка в селе Ловозеро Мурманской области Антонина Антонова.

Антонина Михайловна, расскажите, пожалуйста, о саамских традиционных песнях. Какие они? Слышали ли вы их в детстве?

– В моем детстве саамские песни звучали постоянно. Мне их пела моя бабушка, Карпова Ульяна Антиповна, 1890 года рождения. Когда она шила или вязала, то потихонечку напевала. Пела и моя мама за шитьем. Когда мама стала участницей народного фольклорно-этнографического ансамбля «Ойяр», то она исполняла эти песни на сцене.

У саамов есть традиционные песни, их называют – луввт. Это песня-судьба, песня-рассказ, ее нельзя придумать заранее, подобрать слова. Сейчас, конечно, есть исполнители, которые заранее сочиняют песни, заучивают их, но это не совсем по традиции. В моей семье это были песни-импровизации.

Например, моя бабушка в 45 лет осталась вдовой. Мужа своего она любила всем сердцем, и даже спустя годы боль от его ухода не сгладилась. Бабушка в своих песнях рассказывала мужу, как она живет, как грустит без него. И каждый раз слова были разными.

Я тоже придерживаюсь такого подхода при исполнении традиционных песен. Я никогда не знаю, когда выхожу на сцену, о чем конкретно я буду петь. Песня приходит сама.

Есть выражение такое: «Что вижу, то пою», часто его применяют и к нашим песням. И я с этим не согласна. В таких песнях не рассказываешь о том, что видишь, о погоде, о природе за окном, скорее, поешь, о чем думаешь в данный момент, чем хочешь поделиться с родными, которых уже нет рядом и никогда уже не будет.

– Как слова ложатся в ритм и какие стили стихосложения используются?

– Те, кто знает свой язык, никогда не собьются с ритма, и слова всегда придут. Какого-то жесткого требования к стилям стихосложения, что должен быть только, например, ямб или хорей, нет. Каждый подбирает тот стиль, который ему ближе или подходит под настроение. Сегодня стиль может быть один, завтра – другой.

– Как вы относитесь к тому, что некоторые исполнители используют современные музыкальные направления, например, пишут рэп на саамском?

– Отношусь к этому положительно, я даже для нашего музыканта из Ловозеро Ярсэма Галкина, который как раз работает в стиле рэп, переводила как-то песни. Чтобы не выпасть с ритма, я включала музыку, которую он со своим напарником написал, слушала ее, подбирала подходящие слова.

Ничего не стоит на месте. Молодежь сейчас слушает другую музыку, и если у них есть интерес к саамской культуре, то я обеими руками поддерживаю это начинание. Я и сама, признаюсь, когда мне нравится какая-то песня на русском, перевожу ее на саамский чисто для себя.

– Расскажите, пожалуйста, о вашем тундровом детстве. Как раньше был устроен быт оленеводческих семей?

– Мой отец был оленеводом. Он родился и вырос в поселке Воронье. А мама из Чудзьявра. Этих поселков сейчас уже нет на карте, Воронье затоплено, Чудзьявр ликвидирован. У саамов оленеводство организовано не так, как у многих других северных народов.

Например, мы не кочевали, по крайней мере, в моем детстве этого не было. Отец работал в бригаде, пастухи уезжали на базу в марте и возвращались в декабре, но с декабря по март они ездили пасти оленей посменно с Ловозеро.

Бригада жила в деревянных домах у Корозера, там было два жилых дома, баня, хозпостройки. Сейчас этой базы уже и нет. Мы с мамой и папой жили в отдельной комнате. В соседних комнатах жили другие оленеводы из нашей бригады, во втором доме жили также оленеводы и семья моей двоюродной сестры Голых Апполинарии Ивановны. Она тоже, как и мама, работала чумработницей, ее муж, потом внук работали оленеводами. Всего было 12 человек, если не ошибаюсь. Мама готовила, пекла хлеб, убиралась, шила и вязала одежду. Я все детство провела в тундре у Корозера. Летом в поселки или уж тем более в города мы не выезжали,  отоваривались продуктами  один раз, перед  отправкой на базу, но, если что-нибудь хотелось или не хватало, нам присылали родственники с Ловозеро.

Училась я в школе в Ловозере. К маме с папой на базу я приезжала на каникулы. Каждый раз уезжать очень не хотелось, бывало и такое, что меня привозили в Ловозеро прямо 1 сентября. Потом в начале девяностых отец заболел, и наша семья перестала ездить в тундру, на родные места.

Для меня это время, когда мы жили в тундре на базе у большого красивого озера Корозера вдали от телефонов, телевизоров, магазинов, было самым счастливым периодом в жизни.

– В одном из интервью вы рассказывали, что после школы работали швеей, создавали национальную одежду. Какие главные особенности в пошиве бурок, тоборок?

– Было такое дело, я отработала 14 лет в пошивочной мастерской. После школы я подала документы в пединститут в Петербург. Но пока я была на подготовительных курсах, сильно заболела и пропустила все экзамены. Когда выздоровела, задумалась, что делать дальше. Единственное, куда меня взяли на работу – это пошивочная мастерская.

Я с детства видела, как шьют национальную обувь, поэтому представляла, как устроена работа. Все делается вручную. У каждого мастера свой темп работы. Если брать чисто шитье без кройки и выделки материалов, то на одну пару обуви уйдет минимум два дня. А полный цикл занимает неделю, хотя, конечно, у каждого мастера свой темп, кто-то сдает работу чуть быстрее. Сейчас этой мастерской уже нет. Мастерицы в Ловозере по-прежнему шьют национальную обувь, но делают это на дому.

Ну а тогда, в начале девяностых, работа в мастерской меня затянула. Я поступила в вуз даже не на следующий год, а через несколько лет. Так, может быть, и осталась бы в мастерской, но я начала выступать в народном фольклорно-этнографическом ансамбле «Ойяр». Изначально этот коллектив состоял из четырех семейных пар, одной из которых были мои родители. Потом состав расширился, я тоже стала там заниматься. Первым руководителем коллектива была Екатерина Коркина, а когда я пришла в ансамбль, руководила Медведева Мария Гавриловна. Мария Гавриловна постоянно мне говорила, что нужно получать высшее образование. Я поддалась на ее уговоры, мы вместе поехали в город Мурманск подавать документы, она была со мной и в период экзаменов. В общем, с подачи Марии Гавриловны я поступила в Мурманский пединститут, училась заочно, проучилась.

В 2004 году с дипломом педагога меня взяли в штат «Ойяра» Ловозерского районного центра развития и досуга. Там я работала до 2015 года. Потом ушла в наш Ловозерский районный национальный культурный центр методистом в отдел культурно-массовой работы, работаю там по сей день, веду занятия по саамскому языку.

– На каком из саамских диалектов вы говорите и понимаете ли остальные?

– Я говорю на кильдинском диалекте, его я знаю с детства. Это самый распространенный саамский диалект в России. А, например, на Кольском полуострове есть еще йоканьгский, бабинский диалекты. Если для кильдинского диалекта характерно мягкое произношение, то в йоканьгском слова звучат пожестче.

– А с саамами из Норвегии или Финляндии вы свободно поговорите?

– Я три месяца проходила курсы северносаамского языка, месяц учила его в Ловозере, потом два месяца я жила в коммуне Карашйок в Норвегии. Сейчас с момента этих курсов прошло больше тридцати лет, поэтому пусть не без труда, но я понимаю носителей.

В Финляндии распространены свои диалекты. Но я помню, когда к родителям приезжали знакомые из Финляндии, они разговаривали свободно.

– Кто приходит на занятия по саамскому языку в Ловозерском национально-культурном центре?

– В основном это взрослые люди, которые в какой-то момент поняли, что хотят знать свой родной язык. Иногда приходят родители с детьми.

Главная цель – научиться разговаривать. Саамский язык сложный. Я не делаю упор на грамматику, мне главное, чтобы люди могли правильно сформулировать свою мысль и понять, что им скажут. У нас главная сложность – в произношении. И если неправильно произнести слово, то смысл исказится.

– Сколько длится обучение?

– По-разному. Кто-то ходит на занятия несколько месяцев, кто-то – несколько лет. Все зависит от желания людей и наличия свободного времени. Есть те, кто готов заниматься несколько раз в неделю, бывают те, кому достаточно двух-трех занятий в месяц.

– Как вы оцениваете состояние методической базы для обучения саамскому языку? Есть ли приложения, методички, книги для чтения?

– Должны были выпустить учебники с 1-го по 4-й классы. Года три мы их уже ждем. Методички есть, правда, выпущены они еще в девяностые годы и, конечно, устарели. Но мы ими все равно пользуемся. Есть мобильные приложения для изучения языка, также через Центр народов Севера в Мурманске выпускаются книги на саамском. Тиражи, конечно, очень скромные, в основном книги расходятся по библиотекам, но многие издания в оцифрованном виде есть на сайте «Российские саамы». Так что литературу при желании найти можно.

– Сейчас популярна идея создания «языковых гнезд». Возможно ли организовать такое гнездо для саамского языка? Заинтересованы ли в этом родители детей?

– У нас в Ловозере это все было. Например, в садике «Солнышко» существовала группа саамского языка. Эту группу посещала моя дочка. Дети изучали там язык весь день, воспитательницы разговаривали с ними на саамском. Но сейчас, насколько мне известно, таких групп нет. Организовать их заново сложно, но главное, чтобы было у родителей желание. Возродить всегда сложнее, чем закрыть.

– По вашим наблюдениям, используется ли сейчас саамский язык в быту? Можно ли в Ловозере услышать саамскую речь?

– Сейчас уже меньше. Старое поколение, где было много носителей языка, уходит. На саамском в Ловозере говорят, но уже значительно меньше.

– Есть ли какие-то выражения, которые проще сказать на саамском, чем на русском?

– Да, в основном эти слова касаются внешнего вида снега, погоды, описания человека, его характера. На занятиях по саамскому у меня часто спрашивают перевод таких слов, я развожу руками. Можно, конечно, сказать, что вот слово, которое можно перевести как особый вид водной глади, когда на поверхности образуются будто бы «барашки». Но у нас для такого состояния воды есть одно слово.

А еще есть слова, которые меняют значение в зависимости от контекста.

– Когда вы пишете стихи на саамском, что вас вдохновляет?

– Когда я пишу, то как будто возвращаюсь в тот дом у Карозера, где мы жили с родителями, там мне довелось увидеть самые красивые закаты и рассветы, и мы все были счастливы. Саамский язык связывает меня с семьей, с родителями, с бабушкой. Когда я говорю на родном языке, я вспоминаю их, я говорю с ними.

Справка «КМНСОЮЗ-NEWS»

ФИО: Антонова Антонина Михайловна

Регион: Мурманская область, село Ловозеро

Деятельность: саамская поэтесса, переводчик, методист по саамскому языку в Ловозерском районном национальном культурном центре