Какова цена, которую заплатили за Победу коренные малочисленные народы? Научных работ, исследующих этот вопрос, крайне недостаточно. Выдающийся российский этнолог Вадим Тураев указывал, что существует единственная диссертация на тему участия коренных малочисленных народов в Великой Отечественной войне, причем написанная ещё в 70-х годах. Даже научные статьи можно легко пересчитать по пальцам. 

Меховые погоны снайпера Бельды

Чуть больше известно о тех представителях коренных народов, которые героически проявили себя в боях. На всех фронтах прославили себя снайперы из числа малочисленных народов. Они составляли десятую часть всех снайперов, участвовавших в Великой Отечественной войне: их было более двухсот. Случалось, охотники-промысловики, безошибочно бившие в цель и прекрасно ориентировавшиеся в лесу, уходили на фронт целыми семьями. При этом исследователи отмечают, что командование разрешало создавать воинские коллективы по родовому (фамильному) принципу. Целое отделение – да что там, взвод! – могло состоять из бойцов с фамилией Самар. Показателен такой факт: в составе 88-й отдельной стрелковой бригады, которая была сформирована на Дальнем Востоке, из 510 бойцов 393 были представителями коренных народов по состоянию на 1 января 1943 года.

Национальные особенности таких подразделений выражались не только в родовом принципе формирования: описаны истории, когда бойцам из коренных разрешалось носить неуставное обмундирование – не гимнастёрки и бушлаты, а национальную одежду и обувь из оленьих шкур. И не только обувь: Торим Бельды, легендарный снайпер, даже погоны себе справил из оленьей шкуры.

При этом до сих пор отсутствуют точные данные о числе и особенно – именах призванных в Красную армию представителей малочисленных народов. Восстанавливать сейчас эти печальные списки сложно: участники войны практически ушли, стремительно уходят очевидцы и дети войны, а работа с архивами затруднена тем, что в документах далеко не всегда указывалась национальность бойца, а фамилии порой были русскими. Вадим Тураев упоминает о попытке сахалинских активистов создать книгу памяти нивхов – участников войны. На тот момент удалось восстановить всего 65 имён, как нивхов, так и ороков, и эвенков, хотя очевидно, что было их гораздо, гораздо больше.

Цвет этноса – жатва войны

Патриотические настроения среди коренного населения были необычайно высоки: несмотря на то, что с началом военных действий малочисленные народы Севера не призывались в действующую армию (на то был издан особый указ Государственного комитета обороны), в военкоматы приходили сотни добровольцев из их числа, что, учитывая и на ту пору малую численность этих народов, было очень много. Уже летом 1941 года из национальных сёл Хабаровского края, Приморья и Амурской области добровольно на фронт ушло около 900 нанайцев, ульчей, удэгейцев, эвенков и других народов юга Дальнего Востока.

Мы уже упоминали о том, что на фронт уходили целыми семьями. Одних Самаров было 100 человек – и это только среди добровольцев. А ведь были ещё Ходжеры, Киле, Дигоры, Гейкеры, Оненко, Пассары. Исследователи указывают, что каждый седьмой среди таких добровольцев носил фамилию Бельды. На фронтах сражалось более 8% общей численности нанайско-ульчского населения, что явилось самым высоким показателем среди коренных народов Дальнего Востока. Близким к этой цифре было число удэгейцев, орочей, нивхов, эвенков и эвенов. Добровольческая молодёжь рвалась на фронт.

• 

Потери среди коренных малочисленных народов были велики. Настолько велики, что даже статистика звучит чудовищно. Орочи потеряли половину всех своих фронтовиков. У хорских и бикинских удэгейцев погиб каждый третий. Амурское село Булава отправило на фронт 43 ульча. Из них навсегда остались в строю 16. Две трети призванных на фронт нанайцев погибли на полях сражений и умерли от ран в госпиталях. Многие участники войны ушли из жизни в первые послевоенные годы в результате ранений.

Есть и другая сторона человеческих потерь. Кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела этнографии, этнологии и антропологии Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН Вадим Тураев упоминает такой факт: в Ленинграде из студентов и преподавателей Института народов Севера, сформировали добровольческий батальон. В живых из его бойцов остались единицы. Коренные народы Севера потеряли в буквальном смысле цвет малочисленных этносов.

Всё для фронта…

Стоит отметить, что постепенно призыв в армию из этих национальных районов был приостановлен. Стране нужны были не только солдаты, но и олово, золото, рыба, пушнина, оленина. И битва в тылу для коренных малочисленных народов стала едва ли не более страшной, чем битва на полях сражений.

Документы свидетельствуют: в экстремальных условиях войны жёсткая централизация и административно-командное управления давали свои плоды. Железная дисциплина и активная агитация (существовали специальные бригады, доводящие до сведения охотников на промысле и рыбаков на путине ситуацию на фронтах) обеспечивали выполнение и многократное перевыполнение плановых заданий. Например, для стимулирования социалистического соревнования бригадам выдавалось ни больше ни меньше фронтовое задание. Это был документ исключительной мобилизационной силы. Он побуждал отдать всего себя ради фронта, ради Победы. 

• 

И молодёжь, из числа которой формировались бригады практически во всех национальных колхозах, включалась в соревнование. Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и архивоведения государственного технического университета Комсомольска-на-Амуре Андрей Гореликов писал: «Комсомольско-молодёжная бригада эвенка В. Нестерова ежегодно на протяжении всей войны перевыполняла годовой план по вылову рыбы в 8–11 раз; нанайские рыболовецкие бригады П. Бельды и П. Киле в 6–8 раз перевыполняли плановые здания. Оленеводы и рыбаки национальных колхозов Охотского побережья уже к началу июня 1942 года выполнили годовой план». И такая картина была везде. Воюющая страна получала то, что ей было нужно.

Обратная сторона подвига

Надо понимать, что эти планы не могли расти бесконечно. Документы говорят о том, что завышенные планы по добыче рыбы уже к 1945 году привели к сокращению её объёмов в два раза. Приходили в негодность орудия лова. В трудном положении оказалось и оленеводство – стада размножались бесконтрольно, рабочих рук не хватало.

Виктория Доржеева, доктор исторических наук, заведующая кафедрой теории и истории государства и права Северо-Восточного государственного университета, в одной из работ пишет, что в годы Великой Отечественной женщины коренных народов осваивали новые производственные специальности, в том числе, например, «мужскую» профессию каюра, женщины занимались пастушеством (прежде эта профессия не была для них основной), охотников-женщин за перевыполнение плана заготовок пушнины награждали грамотами и ценными подарками – а значит, были охотницы были не единичными случаями. Одна только Колыма в 1942 –1943 годах выполнила план по заготовке пушнины на 128%. В 1944 году 20 девушек коренной национальности пошли работать в морской зверобойный промысел, а 150 северянок стали работать на предприятиях по обработке рыбы. 

При этом у колхозов изымалось до 90% всей продукции. Ситуация складывалась следующая. Большая часть мужского населения в национальных колхозах ушла на фронт, остались женщины, дети и старики. Весь военный период – все четыре года! – завоз товаров народного потребления в отдалённые села и в целом в места проживания коренных малочисленных народов не осуществлялся. И если колхозники страны могли хоть как-то прокормиться с огородов, то в условиях Крайнего Севера огородничество по понятным причинам было затруднено, а в условиях кочевья – невозможно. Забой же оленей, например, в Якутии, о чём пишет в своей работе доктор исторических наук, профессор исторического факультета СВФУ Саассылана Сивцева, разрешался только по выбраковке, и только при выполнении плана. План же был таков: рост стада на 17–27% и сохранение поголовья молодняка до 95–100 %. Это были заведомо невыполнимые показатели. Кроме того, пушной промысел, охота, рыболовство стали измеряться в трудоднях и потому существенного дохода не приносили.

Грипп как пособник войны

Добавьте к этому снижение финансирования сферы народного образования, медицины, культуры. Среди коренного населения быстро распространился туберкулёз, его выкашивали корь, скарлатина и другие болезни, к которым у коренных народов не было иммунитета. В 1942 году в Пенжинском районе грипп по существу остановил всё народное хозяйство: некому было пасти оленей, не работали организации и учреждения. страшный факт: после эпидемии в районе открыли специальный детский дом. А на Чукотке от гриппа в 1943 – 1944 годах погиб каждый десятый заболевший.

Нельзя сказать, что руководство регионов не беспокоила эта ситуация. Так Саассылана Сивцева приводит в качестве примера справку «К вопросу о вымирании кочевого эвенкийского населения в Якутской АССР». Вдумайтесь: о вымирании.  

Исследователи отмечают, что потери по социальным причинам у народов Дальнего Востока превышали военные потери. Истинную картину убыли в годы войны сейчас установить невозможно.

По мнению Вадима Тураева, ни революция, ни Гражданская война, ни репрессии 30‑х годов, ни массовые переселения 60‑х и 70‑х не оказали на них столь разрушительного воздействия, как четыре военных года.

Цена Великой Победы – судьбы целых народов, которые на долгие годы, десятилетия были искорежены войной.