^{Текст и фото: Полина Романова}

В гонках на оленьих упряжках в старшей группе выиграл шестилетний Илья. Петя, хоть и был центровым, пришел третьим. Правда, Илья немного нарушил правила, толкая оленей хореем не по одному, а сразу трех. Пластилиновые гонки начались, как только мальчишки дострогали ножами из ивовых прутиков шесты погонщиков. Работа с ножом для дошкольников-ненцев – обычное дело: в тундре они умеют обращаться с ним уже лет с трех. И в интернате, который недавно отметил 25-летие, никто не ахает и не отбирает из детских рук «холодное оружие». Для оленевода оно не опасное, а привычное – как для городского ребенка ложка или карандаш.

Дети тундры

Уникальность единственной в России Воркутинской санаторной школы-интерната для детей оленеводов – в создании условий, которые помогают им сохранить и развить все навыки, которые они приобрели бы в тундре. При этом дети находятся на полном гособеспечении, под медицинским наблюдением и осваивают школьную программу. Предполагается, что, выучившись, воспитанники интерната вернутся к родным чумам и продолжат дело отцов и дедов. Подопечные интерната – уроженцы Большеземельской тундры, представители нескольких ненецких оленеводческих кланов.
– Ненцы наши особенные, – рассказывает учитель Светлана Владимировна Армашенко, которая начинала работать в интернате как педагог-психолог. – Когда в Советском Союзе стали формировать первые колхозы, наши ненцы ушли далеко в тундру, не приняв новую власть. Стали кочевать. Ледковы, Лаптандеры, Тайбарей и Валей – других фамилий в интернате нет, все они потомки тех самых свободолюбивых оленеводов-частников.

• 

Благодаря добровольной изоляции, свои язык и культуру ненцы-оленеводы сохранили в первозданном виде, потому что к городам не подходили, от цивилизации не зависели, а значит, и не испытывали ее влияния. Тундру они знают как свои пять пальцев, по бескрайним просторам ходят так, как мы по улицам, дорогу узнают по кочкам, траве и веточкам. «Навигатор у них встроенный», – шутят педагоги. Не догнать и не найти их было любой власти.

В 1996 году была создана санаторная школа-интернат, вернее, сперва – две круглосуточные санаторные группы в детском саду.

– Никакой образовательной программы у интерната поначалу не было, уникальную базу создавали сами, собирали сведения о народе, перерабатывали этнографический материал. Программы писали сами, пробуя их сразу на практике. Первые воспитанники учили нас названиям орнаментов, игрушек. Современные дети, увы, уже не знают их и не играют в традиционные игры. И теперь мы сами передаем им эти знания, как когда-то нам их старшие родственники, – рассказывает Светлана Армашенко.
Сегодня в интернате трудится дружный многонациональный профессиональный коллектив. Вместе пережили многое: и отсутствие методических программ, и переселение интерната из закрывшегося поселка Советский в Воргашор, и эпидемию ковида, когда на два месяца оказались запертыми в интернате на карантин.

Уроки ненецкого

В начальной школе интерната четыре класса. Когда-то в классах учились до пятнадцати детей, сегодня их количество уменьшилось: многие оленеводы отдают детей в школы Ямало-Ненецкого автономного округа. Во втором классе девять учеников. Уроки ведет Евгения Анатольевна Котельникова. Я пришла в класс на перерыве, когда дети увлеченно играли в настольные игры, общаясь с учителем на русском, а между собой – на родном языке. Скоро начался урок. Русский язык больше не звучит – занятие ведется на ненецком.
Евгения Анатольевна – дочь Людмилы Горновой, благодаря которой и родился интернат. Поэтому естественно, что интерес к ненецкому языку у нее возник давно. Благодаря знакомым ненецким семьям сначала освоила язык на бытовом уровне, после изучила и его литературный вариант. В ненецком языке несколько диалектов, подчас маленькие ненцы не понимают «официальный» язык из учебников, называют его «не нашим» и учат педагогов своим диалектным вариантам. В ненецком языке не 33, как в русском, а 36 букв, семь падежей, три числа, другое звучание звуков и непроизносимый для носителя русского языка звонкий и глухой – с придыханием – тасер.

• 

– Когда я только начала преподавать, не могла привыкнуть, что дети не общались со мной, не было контакта. Я целый месяц плакала дома, не видела отдачи от своей работы. Они выполняли все задания, слушали, писали, но реакции никакой – я слова не слышала от них. Они относятся так ко всем: сначала долго присматриваются, изучают человека. Но, как и все дети, чувствуют отношение к ним, постепенно оттаивают и наконец привязываются, – рассказывает педагог.

Маленькие ненцы проявляют чудеса счета, обожают физкультуру и прекрасно рисуют.
– Любимые предметы у ребят – физкультура, потому что в тундре приходится преодолевать огромные расстояния и много бегать, и математика: иногда приезжают малыши, которые оперируют тысячами – именно так считают их отцы. А еще у них прекрасная зрительная память. Рисуя, они воспроизводят предмет, пейзаж или животное с поразительным сходством и в мельчайших деталях, – говорит Евгения Анатольевна.

Плоды цивилизации

В классах можно увидеть выставки поделок и игрушек, которые смастерили малыши и дети постарше. Тут и жужжалки на нитке, и вертушка тейку, и тернейку – игра из палочек, развивающая мелкую моторику. А еще аркан тейзя, застежки термик, волчок пейскун, патка – сумочка для рукоделия, лэбейместа – игольница, куклы в национальной одежде, куклы из утиных и гусиных клювов нухухо. И вышивка, и аппликация, выполненные девочками, – тончайшей работы.

– В ненецкой семье девочка в три года уже может кашу сварить, а к семи годам сама сшить сумку, нянчить малышей и во всем помогать родителям, – объясняет Ирина Уланова, воспитатель старшей группы.
Однако цивилизация коснулась и маленьких ненцев. Сегодня они свободно пользуются телефонами, интернетом, стали смелее и раскрепощеннее.

• 

– Раньше проблемой было пригласить детей к доске, сейчас они более свободные, наперегонки бегут отвечать, тянут руку. У кого-то в город переехали бабушки и дедушки, есть квартиры с удобствами. Но есть и «тундровые» дети, которые живут, как жили их предки сто лет назад, – говорит Светлана Армашенко.
Цивилизация – и благо и вред, рассуждает педагог. С одной стороны, ненцы обладают равными возможностями с детьми с «большой земли», могут пойти в банк, больницу, знают свои права. С другой стороны, теряется культура и индивидуальность этноса. Те, кто пошли учиться дальше, не возвращаются в тундру и не продолжают дело своих родителей. В пятый класс выпускники интерната стали идти лишь четыре-пять лет назад. А в прошлом году впервые двое воспитанников уникальной школы закончили девятый класс и продолжают образование.
– Как правило, родители после четвертого класса забирают детей в тундру: мол, читать-считать умеет, да еще и на гитаре играет – достаточно. Образование для ненцев-оленеводов палка о двух концах: если все будут учиться, кто будет пасти оленей? Вкусив благ цивилизации и образования, захотят ли ненцы заниматься делом предков? – задает педагог риторический вопрос.

Из чума в дом и обратно

Кроме учителей и воспитателей, в санаторном интернате работают психолог и медик. Психолог необходим детям для адаптации к интернату после свободной жизни в тундре, где все знакомо и понятно: в городе другая пища, другие взаимоотношения и бытовые условия. По-разному относятся дети и к своему путешествию в цивилизацию, и тут на помощь снова приходит психолог. Одни плачут, когда их забирают в город, убегают и прячутся, другие с нетерпением ждут, когда за ними прилетит вертолет, и готовят педагогам трогательные тундровые подарки.
– У меня в классе был мальчик, который никак не хотел учиться. Я говорю ему: «Ну чего ж ты тогда поехал?». «Так поймали же», – отвечает. Кто хорошо бегает, того не ловят, – смеется Светлана Армашенко. – Малыши тут спят в кроватях, а вспоминают чум – как уютно и тепло там.

• 

К слову, в каждой группе в интернате стоит маленький чум, где воспитанники играют, читают или просто прячутся, если вдруг взгрустнулось.
Работая в интернате психологом, Светлана Армашенко, как и ее коллеги, неоднократно ночевавшие в чумах на стойбище, хорошо изучила маленьких ненцев: немногословных, замкнутых, внимательных.

В интернате дети продолжают жить по семейно-родовому принципу, который формировался веками. Самостоятельные кочевники, не связанные с кем бы то ни было трудовыми отношениями, превыше всего ценят свободу и независимость. Столетиями избегая какой бы то ни было власти, ненецкие оленеводы фактически сохранили феодальный уклад жизни и исторически сложившуюся иерархию зажиточных и бедных семей. Братьев и сестер разного возраста не разделяют, а определяют в одну группу. У некоторых детей по два имени. В группе «Суляко» (Олененок) за братьями присматривала Някутя. Это ненецкое имя, а по-русски девочку зовут Катя. Сейчас все чаще ненцы дают детям русские и даже тюркские имена.

Мечта директора

Директор школы-интерната Елена Михайловна Чупрова, урожденная Лаптандер, родилась и выросла в тундре. Ее отец – бригадир ПСК «Оленевод» – пропадал в тундре, мама справлялась с хозяйством и восемью детьми одна. Потому и отправили старшую Лену в школу только в девять лет. Елена Михайловна вспоминает жизнь в тундре как самое счастливое время, хотя она и была сопряжена с постоянным трудом: с трех лет носила воду, переодевала малышей, помогала разбирать чум. Надо просто все повторять за родителями, объясняет она. Помощь им не обязанность и реакция на просьбу, а обычная жизнь.

• 

Директор вспоминает, как однажды на станции впервые увидела наряженную елку:
– А нам как раз подарили елочные игрушки. Мы с братом взяли топор, надели лыжи и отправились на поиски елки. Было нам шесть и семь лет. Принесли, нарядили ее, был праздник. И сейчас каждый год наряжаю. У нас не было игрушек, кроме нухуко и оленьих костяшек, любимым блюдом была рыбная строганина, вкус редких гостинцев – лимонада, мороженого, яблока – я помню до мельчайших подробностей.
Когда Лену отправили в город учиться, русского языка она не знала, только коми и ненецкий. Но лететь было радостно, манили огни города, поселков, хотела увидеть их, пожить в настоящем доме, где всегда тепло и люди ходят без одежды и спят на кровати.
– Детей соседей и родственников увозили на вертолете, а меня нет, и я мечтала об этом. И вот в девять лет меня с младшей сестрой наконец отправили учиться. Мама навзрыд плакала, и расставание было тяжелым, но я рвалась в школу, – говорит она.
Ленин брат не захотел лететь на большую землю, остался в тундре и никогда не учился. Он помогал маме с младшими и отцу со стадом. Сегодня его дети учатся в интернате под присмотром тети-директора. В семье планируют, что они вернуться к отцу в тундру.

Елена Чупрова убеждена, что и в тундре образование кочевнику необходимо, хотя бы для того, чтобы разбираться с техникой, да и знание основ юридической практики тоже нужно. Она положительно относится к продолжению образования детей ненцев. Правда, проблемой остается языковой барьер: переходя из моноэтнического учебного заведения в школу-интернат средней ступени, дети разных национальностей уже общаются друг с другом на русском языке. Елена Михайловна мечтает, чтобы когда-нибудь выпускник интерната закончил педколледж или пединститут и вернулся в школу-интернат преподавателем.

Источник: Регион