Хранительница ненецкого фольклора из Дудинки Раиса Яптунэ рассказывает, за счет чего ненцы смогли сохранить оленеводство и почему святилища превращаются в тайные музеи под открытым небом.

В скором времени на полках книжных магазинов и в библиотеках Красноярского края появится вторая часть антологии «Культура коренных малочисленных народов Таймыра». Первый том издания имел большой успех – тираж быстро разошелся по учреждениям культуры, образования. Заиметь эту книгу на Таймыре считается хорошим тоном не только среди любителей этнографии, но и для всех, кто интересуется родным краем. Ту часть в антологии, что посвящена ненцам, готовила Раиса Яптунэ. Ее на Таймыре знают как хранительницу ненецких традиций, учителя и журналиста. Сегодня Раиса Пехедомовна – гость рубрики «Интервью недели» на портале «КМНСОЮЗ-NEWS».

– Раиса Пехедомовна, расскажите, пожалуйста, о вашем роде, о вашем детстве.

– Я из рода Вы-Яр. Это арктические ненцы, они кочевали по северным островам. Вообще, у ненцев много фамилий, и слог «Яр» достаточно часто в них встречается. У меня было самое счастливое тундровое детство. Знаете, когда человек растет на просторах тундры, то у него душа всегда открытая. Если я попадаю, например, в лесную зону, то на меня это давит, я привыкла к простору. Училась я в Абакане, мне близки хакасские степи, там хочется петь. А, например, в лесах Эвенкии я чувствую себя как-то скукоженно, будто душа сжимается.

Родилась я во время кочевья, на острове Олений в Карском море. Мои первые воспоминания были связаны с кочевьем, с охотой на диких зверей, как на суше, так и в море. Морского зверя, например, нерпу, добывали ради жира. Тогда не было ни керосина, ни солярки, чтобы освещать жилище. Пользовались жиром. Из шкур морских животных делали обувь. Она была почти непромокаемая, влагу пропускали только швы. Еще из шкур шили одежду. Помню, в детстве у меня был красивый комбинезончик, сшитый из шкуры нерпы. Это тогда было все так естественно.

Несколько лет назад в Норвегии на конгрессе оленеводов на ярмарке я увидела куртку из шкуры нерпы, хотела прикупить, а потом узнала, что она стоит целое состояние. Тогда, в моем детстве, все такие вещи были доступными, имелись в каждой семье. Хотя, конечно, многих благ цивилизации не было. Знаете, у нас самым деликатесом тогда считалась еда из поселка, молоко или печенье.

Конечно, в детстве никаких Барби или мягких игрушек у нас не было. Мы строили чумики. У всех имелись самодельные саночки, мальчики стреляли из луков, иногда запрягали собак. То есть имитировали образ жизни взрослых. Мне было с кем играть. Это сейчас многие кочуют поодиночке, встретятся с другой семьей в тундре, чай попьют и разойдутся. Даже если несколько семей находятся на одном стойбище, то все как-то отгораживаются, ставят чумы и балки подальше друг от друга. Раньше же все были вместе. Изначально ненцы кочевали родами, потом, в советские времена, бригадами. Но тоже получалось, что они жили в коллективе. И дети общались между собой, и взрослые. И все говорили на ненецком. А сейчас каждый сам по себе, в итоге люди даже меньше между собой разговаривают. Это в конечном счете сказывается на уровне владения языком.

– Вы двадцать три года проработали в школе поселка Носок, были учителем младших классов, русского языка, потом стали директором школы, а в 1994 году уволились и ушли в журналистику. С чем была связана смена сферы деятельности?

– В принципе, я и сейчас работаю учителем. Правда, в Дудинке. Веду родной язык в школе № 1. Ну а из поселка Носок я уехала, когда началась перестройка. Причин было много. Во-первых, я очень не люблю рутину, когда что-то такое начинается, то стараюсь как-то вырваться, заняться чем-то другим. Душа чувствует, что ресурс исчерпан, что надо что-то менять. И в девяностые так и случилось. Я работала в школе в маленьком поселке, у меня подрастали дети, время тогда было сложное, в один момент я поняла, что надо ехать в город. Я хоть и родилась и выросла в тундре, но люблю большие города: Москву, Сочи, Абакан, Дудинку. И так сложилось, что в Дудинке на местном телевидении проходил кастинг, искали журналистов, специалистов по национальной тематике. Я подала заявку, выиграла кастинг, и меня позвали в Дудинку. Но на самом деле сферу деятельности мне принципиально менять и не пришлось, ведь ненецкую культуру я изучала еще до переезда.

– Вы активно популяризируете ненецкую культуру Таймыра. Какими источниками в первую очередь пользуетесь?

– В основном, конечно, это воспоминания старожилов. Когда я работала в школе в своем родном поселке, то часто опрашивала старожилов, старейшин, записывала их воспоминания не только конкретно о ненецких традициях, но и том, как пришла советская власть, как шел процесс раскулачивания. Эти рассказы, а также беседы с родителями и бабушкой и дедом помогли мне понять ненецкую философию. Она достаточно глубока. Наши предки ведь прекрасно знали, как жить в гармонии с собой и миром, они очень бережно относились к окружающей среде, занимались охраной животных.

Например, у ненцев бить оленя считалось великим грехом, даже если он рогом заденет. Травмы часто бывали. Помню, я сама оказывала пострадавшему от оленя медицинскую помощь. Мужчине рогом распороло щеку. Медсестра тогда накладывала швы, а я обрабатывала рану. И хотя травма была серьезной, никому и в голову не пришло выместить зло на олене.

Ненцы знают, что олень – это друг, а друзей не предают. Я много думала над этим и поняла, что именно благодаря такому принципу ненцы и смогли, несмотря на все сложности, все-таки сохранить оленеводство.

Оленеводство – это образ жизни, оно не терпит алчности. Если ты в своем олене начинаешь видеть исключительно источник дохода, то сложно рассчитывать на удачу, какой-то успех. Недавно я смотрела один фильм про ненцев, там журналист спрашивает у оленевода, почему тот не продает свое стадо и не покупает себе что-то, например, недвижимость. Оленевод отвечает: «Это мой банк, живой банк. Вы храните деньги на вкладах, а я храню – в оленях». Конечно, у зажиточных ненцев всегда были большие стада. Но при этом богатый человек старался на зиму дать хотя бы десяток оленей тому, кто похуже живет. А уж если небогатый человек сам обратился за помощью, то отказать ему считалось недопустимым. Если ты помог страждущему, то тебе в три раза вернется больше, говорили старики.

В чем выражается алчность для ненцев? В погоне за сиюминутной выгодой: забить всю дичь, сдать на мясо, получить деньги, например, или выловить всю рыбу из озера.

Ненцы считают, что у всех стихий есть свой хозяин. Так, хозяин воды просто так свои богатства не отдает, за все придется расплачиваться.

Конечно, очень много данных о ненцах было задокументировано. Есть информация как в трудах этнографов, в частности, у Владимира Тана, Александра Миддендорфа, так и в произведениях национальных писателей, например, у Прокопия Явтысого.

– Есть ли сферы, которые этнографы вообще не затрагивали, например, ненецкие святилища?

– Как раз о святилищах информация есть. Но она, конечно, отрывистая. У ненцев святилища расположены в труднодоступных местах. Сейчас да, можно туда добраться вертолетами, но раньше единственный путь был на собачьих упряжках. О святилищах писали Борис Жидков и Владимир Евладов. Евладов, к слову, почти добрался до самого северного святилища на Ямале, он вообще много писал о ненецких традициях, собрал много данных благодаря тому, что какое-то время кочевал с оленеводами. В какой-то момент его стали допускать и к святилищам. У нас они считаются храмами под открытым небом. Евладов описал процесс жертвоприношения, например. Собранная им информация действительно бесценна.

Другой вопрос, что по нашим поверьям святилища должны быть скрыты от инородцев. К слову, женщин к святилищам тоже не допускали. Сейчас на святилища также организуются экспедиции. Например, несколько лет назад известный российский этнограф Андрей Головнев осуществил большую экспедицию к ненецким святилищам и снял фильм, в котором показал, как они устроены. Ненцы обычно ставят семь идолов. Они соструганы из лиственницы, это дерево используется, потому что может не гнить десятилетиями. Возле святилищ можно найти черепа морских животных, белых медведей, оленей. Это – останки жертв.

Раньше как было. Старейшина рода приглашал к себе шамана и интересовался, а не пора ли его роду принести жертву. Шаман указывал, на какое святилище ехать и что привезти. На святилище можно было освятить идола, оставить его или, наоборот, взять какого-нибудь из них с собой.

А на Вайгач, это священный для ненцев остров, ездили целыми группами, кто не мог лично добраться, передавал подарки или просил освятить идола. Так было веками.

Но сейчас многие святилища заросли травой. Туда не ездят. Вообще, молодежь уже не придерживается традиции навещать святилища, и эти объекты превращаются в тайные музеи под открытым небом. Почему тайные? Потому что информация об их расположении уходит вместе со старейшинами. И фактически у нас остается лишь то, что было когда-то описано в этнографических исследованиях или попало в документальные фильмы.

– Сейчас вы работаете в Таймырском Доме народного творчества. Расскажите, пожалуйста, о проектах, которые вы там реализуете.

– На протяжении нескольких лет Таймырским Домом народного творчества издаются книги, посвященные коренным малочисленным народам, которые проживают у нас на территории. Я пишу про ненцев. Например, у меня вышла книга о ненецких ремеслах «Вековые тропы». Быт ненцев очень интересен. Помню, у бабушки был каменный сосуд, где она толкла табак и махорку. Из дерева вырезали чашки. А еще ненцы делали ножи. К слову, ненцы – прекрасные кузнецы и ненецкие ножи отличаются прекрасным качеством. Это ремесло, кстати, сохранилось и сейчас, правда, конечно, ножи теперь делают больше на подарок, а не для бытовых нужд. Также я участвовала в создании книг, посвященных ненецким именам и орнаментам. Писала главы про ненцев в антологии «Культура коренных малочисленных народов Таймыра». Вскоре выйдет второй том этой книги.

А еще я составила «Экологический календарь ненцев», где рассказала о наших народных приметах. Ненцы жили среди природы и всегда подмечали какие-то детали, поэтому сохранилось очень много примет, касающихся погоды. Например, выйдет оленевод вечером из чума, увидит, что Полярная звезда светит необычно ярко. Значит, скоро настанут холода. А по весне наблюдали за маленькими леммингами. Если их норки повернуты в сторону севера, а животные роют их быстро, значит, будет очень жаркое лето. Если в марте сухая погода стоит, то начало лета может быть сухим и жарким. Считалось, что это плохо. Наши тундровики любят влажное холодное лето. Они живут, чтобы оленям было хорошо, а жара для оленей невыносима.

– А сейчас, в условиях глобального потепления, приметы работают?

– Сложно сказать. Чтобы сделать какой-то однозначный вывод, надо понаблюдать за погодой, сопоставить климатические изменения с приметами, причем делать это нужно не из города, а будучи  в тундре. Но этим некому заниматься. Молодежь приметами уже не пользуется, они смотрят в телефоне прогноз погоды. А у стариков много других забот.

– По вашим оценкам, как изменилась тундра за последние десятилетия? Нравятся ли вам эти перемены?

– Тут дело не в том, нравится мне или нет, жизнь диктует свое. Что-то должно меняться, уходить. Обидно, что постепенно теряются языки. Но сейчас на самом деле многое делается для сохранения традиционного образа жизни. Там, где исконные традиции оленеводства остались, и язык активно используется. Ведь в оленеводстве все термины на ненецком, все, что касается упряжи, выделки кожи, устройства чума… В таких местах люди живут, как и десятилетия назад, разве что благ цивилизации стало побольше.

Но нужно понимать, что все, кто живет в тундре, там не останутся. Кто-то все равно будет уезжать в города. И это нормально. Если человек нашел себя в городе, то почему бы и нет.  Очень много северян живут в мегаполисах, и каждый нашел свою нишу, где он может реализоваться. Но многие хотят вести свой быт по традиции.

Нас в семье было восемь детей. Я единственная из них получила высшее образование  и уехала сначала в поселок, потом в город. Все мои братья и сестры вернулись в тундру, кто-то из чувства долга перед родителями, кто-то – из желания жить по укладу предков. Сейчас по тундре кочует очень много молодежи. Да, они не всегда неукоснительно следуют традициям, часто выбирают гаджеты, но это их право. Они так хотят. Кто-то уезжает, кто-то остается.

Жить в тундре – это осознанный выбор. У каждого  должно быть право жить как он хочет.

Справка «КМНСОЮЗ-NEWS»

ФИО: Яптунэ Раиса Пехедомовна

Регион: Красноярский край, Таймырский Долгано-Ненецкий район, г. Дудинка

Деятельность: ведущий методист по ненецкой культуре Таймырского Дома народного творчества, учитель родного языка в Дудинской школе № 1, член Союза журналистов России (Красноярского края)