Исследовательница мансийской духовной культуры и лексики Светлана Попова рассказала, как изучая слова, можно узнать историю народа и понять его душу.

В мансийской культуре много нераскрытых тайн. Секретный язык, табуированные слова, загадочные фратрии Пор и Мось – все это являлось естественной частью жизни манси еще несколько поколений назад, но сейчас часть древних знаний утеряна, а о некоторых аспектах не принято говорить даже с исследователями. Светлана Алексеевна Попова, сотрудник отдела истории и этнологии Обско-угорского института прикладных исследований и разработок, кандидат исторических наук, исследует обряды, лексику и шаг за шагом раскрывает древние тайны, оставляя при этом место для сакрального. Недавно Светлана Попова издала «Словарь мифоритуальной лексики северных манси». Сама исследовательница называет эту книгу итогом своей работы за 30 лет. О словаре, исследованиях и сложном духовном мире манси Светлана Алексеевна рассказала «КМНСОЮЗ-NEWS».

– Светлана Алексеевна, как велась работа над «Словарем мифоритуальной лексики северных манси»?

– У меня не было цели специально выпустить словарь. Я 30 лет собирала материал по различным мансийским обрядам, связанным с духами-покровителями или переходами. Моими источниками были мифы, сказания, а также опросы информантов. Кроме того, мне посчастливилось работать с архивом нашего замечательного мансийского художника Петра Ефимовича Шешкина, пик его творческой деятельности пришелся на середину ХХ века. Петр Ефимович больше всего известен как скульптор, его произведения выставлялись во многих странах мира, например, его работа «Весло невесты» долгое время экспонировалась в Японии. Петр Ефимович записывал в тетрадь мансийские мифы и пытался их трактовать. Это потрясающий источник! Я брала миф или обряд и досконально его изучала, одновременно формировалась фактура и для словаря.

Ситуация, когда в процессе исследования появляется какой-то дополнительный массив данных, часто случается. Кто-то из ученых пишет дневники, раньше это был очень популярный формат, но у меня так не получается. Есть исследователи, которые выпускают серии статей. Ну а я выбрала для себя другой путь – издать словарь. Отмечу, что в него вошла лишь маленькая часть того материала, который у меня собран.

При работе над словарем больше всего мне понравилось проводить этимологические исследования забытых, ушедших из современного языка слов. В них заложены мировоззрение, бытовые особенности жизни народа. Каждое слово для меня открывалось будто целый мир! В словарь вошло много слов, которые уже давно не используются, так что мне приходилось выяснять, а потом в тексте объяснять их значения.

– Доводилось ли вам в ходе исследований находить слова, которые вы ранее никогда не слышали?

– Да. Например, новыми для меня стали слова, обозначающие какие-то военные орудия. Но, честно признаюсь, не все удалось выяснить. Например, в архивах Петра Ефимовича я нашла описание некоего животного, из шкуры которого шили одежду необыкновенной прочности. Судя по всему, сейчас это животное у нас не добывают, и, признаюсь, у меня даже нет версий, что это за зверь мог быть, встречается ли он сейчас у нас в принципе. Осталось мансийское название сорвит, но перевод на русский язык Петр Ефимович не указал.

– Настоящий детектив получается!

– Действительно, детективного в исследованиях много. Общеизвестно, что у манси было социальное деление на фратрии – Пор и Мось. Например, юноша Пор не мог жениться на девушке из той же фратрии, свадьба была возможна только с девушкой Мось. Про эти фратрии информация есть, но она очень скудная и вопрос в том, что это вообще, фратрии ли это? Например, из мифов выясняется, что куда-то исчезло племя уральской Пор, известной тем, что она была мудрой хозяйкой Урала и помогала верховному богу Нуми Торуму в обустройстве территории, когда появится человек. Петр Ефимович в своих записках пишет, что это племя куда-то делось. Но в своих исследованиях Зоя Петровна Соколова, изучавшая манси, в том числе и фратрии, пришла к выводу, что на самом деле люди Пор оказались ассимилированы пришедшими со степной зоны кочевниками-уграми.

– В словарь вошла лексика женского мира. В чем ее особенности?

– Я занимаюсь обрядами перехода, это рождение, свадьба, роды, похороны. Они все являются частью женского мира. Соответственно, лексика женского мира с одной стороны связана с физическими процессами, например, с беременностью, родами. С другой стороны, есть прямые отсылы к некоторым событиям, которыми в мансийском обществе традиционно руководили женщины, так, именно они занимались организацией похорон. У манси о многих вещах не было принято говорить прямо. Например, если продолжать тему похорон, то было отдельное слово для гроба, других атрибутов. Впрочем, как и в сокрытии беременности, родов и так далее.

– Есть ли особая лексика у мужского мира?

– Да. У нас мифоритуальная лексика развивалась в двух направлениях – женском и мужском. Мужская лексика связана с охотой, боевыми действиями, соответствующими обрядами. Но я в эти вопросы никогда не погружалась и не выходила за границы женского мира.

– Почему?

– Потому что это не мое. Я выросла в мансийской среде, в традициях, так что очень трепетно отношусь к нашей духовной культуре. Это первый и самый главный момент. Во-вторых – информанты – девушки, женщины, бабушки готовы говорить со мной о женском мире, хотя это и очень чувствительные зачастую и деликатные темы. От настроения информанта, от его желания сотрудничать зависит очень многое. У меня никогда не бывало проблем с получением каких-то данных, потому что я сама женщина и из мансийской среды. Это можно сравнить с тем, когда собираются подружки и обсуждают какие-то очень личные вещи. А с мужчинами о мужском должны говорить мужчины. Я никогда не ходила туда, куда мне нельзя, не задавала никаких вопросов, чтобы узнать то, что мне не нужно знать. Саму суть мужских обрядов я себе представляю, они описаны исследователями, но, как это вживую происходит, я никогда не видела.

– Много исследователей занимаются такой темой?

– Очень много описаний по мансийской родильной, свадебной  и похоронной обрядности в работах Елены Геннадьевны Федоровой, Натальи Ивановны Новиковой, Зои Петровны Соколовой и в работах исследователей из среды манси – Евдокии Ивановны Ромбандеевой, Валентины Силиверстовны Ивановой.

– А есть ли мужчины-ученые, изучающие мужской мир в мансийской культуре?

– К сожалению, конкретно по этой тематике (обряды перехода, юношеские инициации) и в полном объеме пока нет. Есть достаточное количество работ по мужским святилищам, духам-предкам и их атрибутике, но это отдельные темы.

Я более 30 лет занимаюсь исследованиями и вот уже 31 год выезжаю в Детское этнографическое стойбище «Мāнь Ӯскве», где мы с коллегами знакомим ребят с мансийской духовной культурой, погружаем в определенные эпохи и проигрываем их, объясняем, как вести себя на обрядах, рассказываем о запретах и, конечно, объясняем смысл и символическое значение мифоритуальной лексики.  Соответственно, те, кто ездил на наши первые смены, уже давно выросли, стали нашими активными помощниками, но по научной стезе никто из них не пошел.

– Почему? Им не интересно?

– Как раз наоборот! Интересно! И до сих пор, когда мы встречаемся (теперь это уже взрослые состоявшиеся люди), они с большой теплотой вспоминают о наших сменах.

Но включается момент практический – нужно как-то зарабатывать, строить дом, содержать семью, решать множество других вопросов. Конечно, меня печалит, что молодые люди не идут в науку, но я очень надеюсь, что это временно. Самое главное – у нас есть пока, кого опрашивать, что изучать, поскольку у охотников сохранились традиции передачи знаний. У манси знания мальчикам, например, об охоте, передавал не отец, а кто-то из родственников, дядя – старший брат отца или другого близкого родственника. И я знаю, что дяди до сих пор учат племянников премудростям охоты, рассказывают о правилах, традициях, знакомят с мансийским мужским миром.

Девушки, желающие заняться исследованиями, есть. Их немного. Но у девушек свои нюансы – нужно сходить в декрет, дождаться, пока ребенок будет достаточно самостоятельный, чтобы ходить в садик или школу. Потому что научная деятельность – это экспедиции, часто длительные, у меня лично самая долгая экспедиция длилась 40 дней.

– Получается, что наука ложится на хрупкие женские плечи!

– Мансийские женщины не сказала бы, что хрупкие. Мы с коллегами иногда шутим, что возвращается «Женское время». В мансийской мифологии есть период, который называется «Женское, или Материнское время». Иногда его обозначают как матриархат, но я считаю, это не так. «Женское время» – это период, когда значительная часть вопросов решалась именно женщинами. У мужчин всегда были свои сферы влияния, на них женщины никогда не покушались.

– Но почему тогда для женщин в мансийских традициях много запретов?

– Не совсем так. Да, действительно, женщинам нельзя входить в определенные помещения в доме, а, например, во время родов следует удаляться в специальный маленький домик, но это продиктовано исключительно бытовыми вопросами. У манси традиционно жилище небольшое по площади, в одном доме жили несколько поколений (многопоколенческое, или большесемейное). Чтобы как-то упорядочить свою жизнь, люди придумали множество правил.

Запрет на посещения мужской половины продиктован тем, что передняя часть мансийского жилища имела священный статус, здесь, в святом углу, находились святыни семьи – это подобно красному углу в русских избах. И потому здесь всегда обитали только старшие мужчины из семьи (не посвященным юношам вход тоже был запрещен). То, что во время родов женщины удалялись в маленький домик, он так и называется мань кол, тоже логично, это значит – не нарушать упорядоченный для жизни мир в жилище. Покрывать всегда голову платком и носить закрытую одежду было одним из правил избегания для замужних женщин, чтобы не смущать других мужчин, членов большой семьи.

То есть все существующие правила и запреты направлены не на изгнание, не на принижение роли женщины, а на то, чтобы сохранить гармонию и спокойствие в доме.

– В ваш словарь вошли в том числе и табуированные термины. Какие они?

– Собственно табуированной лексики в словаре совсем немного. Это скрытие беременности, родов, рождение младенцев, их жизнь в первые месяцы… Такие вещи скрываются у всех народов и здесь важно понимать, что это хотя и сакральные слова и выражения, но они общеизвестны. Такие слова скрывают суть положения, например, беременность у женщины, чтобы избежать сглаза. Но некоторые слова, самые сокровенные, самые табуированные, я не вписала в словарь, потому что еще не готова к этому.

– Сейчас в Югре восстанавливается Медвежий праздник, проводятся даже детские театрализованные представления. Как вы относитесь к такому начинанию?

– Превращение Медвежьего праздника в представление мне видится как его десакрализация. А этот праздник крайне значим для всех народов Югры, он традиционный,  сакральный и еще в силе.

– Как же тогда передавать знания о Медвежьем празднике детям?

– Мы, ученые-этнографы, своими силами восстанавливаем Медвежий праздник, проводим обучающие семинары и специальные профильные смены в детских этнических стойбищах, чтобы не дать празднику исчезнуть. Некоторые элементы уже утрачены, мы стараемся их восстановить.

Сейчас в мансийском Медвежьем празднике нет священных песен. Вернее, в традиции они есть, но сейчас нет исполнителей. Мы обучаем детей в стойбищах. Надеюсь, что когда-нибудь песни вернутся.

Если же говорить о подходе, то мы рассказываем о празднике, для чего его проводят, объясняем структуру и сценарий, показываем видеофильмы с реальных праздников. Обучаем сценкам, которые очень нравятся всем. Дети, если им нормально разложить все по полочкам, воспринимают всю эту информацию и с уважением относятся к традициям.

Кроме того, сейчас в Югре ведется большая работа по описанию всех элементов Медвежьего праздника. Там очень много нюансов, поэтому мы стремимся как можно больше зафиксировать, тем более что возможности есть, сама традиция проведения Медвежьего праздника не угасла. Хотя, конечно, есть то, что мы теряем.

Например, уходит табуированный, скрытый язык, который использовался только во время Медвежьего праздника. Скрытый язык был нужен, чтобы обмануть медведя, считается, что он понимает человеческую речь, если что-то сделать не так, то он рассердится и может навредить. А используя табуированный язык, медведя можно обмануть, запутать. Например, вместо «есть мясо» говорят «собрать ягоды» или не «горькое», а «сладкое», если нужно сказать «ложка», на самом деле говорят «сорока».

Таковы традиции. Но уже в моем детстве на этом языке не говорили.

– Светлана Алексеевна, у вас был непростой путь в науку – вы получили образование библиотекаря, работали в «красном чуме», потом стали педагогом. Что вас сподвигло встать на путь научных исследований, ездить в экспедиции?

– Моя работа всегда касалась родного языка, традиций. Меня периодически просили подготовить какое-нибудь мероприятие, потом в Березово в районном центре я на радио вела передачу – тоже о языке и наших традициях. На основе этих передач совместно с Е.И. Ромбандеевой, ученой-манси, был составлен «Разговорник по мансийскому языку». Он состоял из разных тем, например, вежливые слова, приветствие/прощание, обувь/одежда и так далее.

Год за годом я погружалась все глубже в нашу духовную культуру. Но если брать именно отправную точку, то это был родной язык, именно с него все началось. Непосредственно научные публикации у меня пошли с радио, мои занятия публиковали в окружном журнале «Югра». Потом в 1993 году я организовала Научный фольклорный фонд народа манси в п. Березово и почти десять лет в нем отработала. В 2002 году переехала в Ханты-Мансийск, работала преподавателем в Югорском государственном университете, а в 2005 году перешла в Обско-угорский институт прикладных исследований и разработок, вначале руководила архивом, затем институтом, а в настоящее время работаю в отделе истории и этнологии. Защитила кандидатскую диссертацию. А экспедиции у меня начались, когда я начала работать в Научном фольклорном фонде народа манси. И поначалу со мной ездила мама.

– Мама?

– Да, я уже официально начала заниматься научной работой, понимая все особенности сбора информации, и, чтобы не задавать неуместные вопросы, я просила ездить со мной маму. Дело в том, что общение с информантом зависит от правильно составленных вопросов. Я росла в мансийско-зырянской семье, и многие аспекты традиционного образа жизни упустила. Мама научными изысканиями никогда не занималась, работала продавцом в сельском магазине, а затем завхозом в сельской больнице. Но она родилась и выросла в мансийской семье оленеводов, жила в чуме и знала свою культуру, традиции, чувствовала все аспекты и, конечно, знала, как, кого и о чем спрашивать, что можно говорить, а чего нельзя. В общем, мама поначалу мне помогала общаться с информантами. А затем я уже самостоятельно стала ездить. Но принципы общения, которые получила от мамы, сохраняю до сих пор. К тому же мне повезло – поначалу мы ездили по родственникам. Они живут по всему Березовскому району. Родственники, естественно, знали меня, маму, поэтому с готовностью рассказывали и давали ответы на мои вопросы.

– В одном из интервью вы рассказывали, что вы из мансийского рода Ворья махум. Расскажите о нем, пожалуйста.

– Род Ворья махум жил в тайге у берега «Лесной реки», что и означает Вор-я. У нас покровитель рода – девочка-соболь Каляй нёхс. Но в моих жилах течет кровь не только родового покровителя, но и территориального первопредка, единственной дочери верховного бога Нуми Торума из спущенных им вниз шестерых детей – Нярас Най эква ‘Болотных отверстий/дыр Богиня’, ее образ Лусхал эква ‘Между болотных кочек [обитающая] женщина’, то есть лягушка. Дело в том, что в поселении, где находилось ее антропоморфное изображение, не осталось мужчин, чтобы ухаживать за духом-покровителем. Моего дедушку женили на девушке из этого рода, и он взял на себя эту задачу.

– Сохранились ли у манси рода, принято ли встречаться, вести какую-то общую деятельность?

– Сейчас манси переживают те же процессы, что и представители других народов – общество атомизируется. Еще лет 10 назад бывало такое, что люди перед старейшинами представлялись по родству, говорили, откуда они. У каждого рода был большой дом, где хранился родовой дух-покровитель, сейчас это уже мало где осталось. Пожалуй, лучше всего память о родовой культуре сохраняется у тех, кто жил когда-то в Вежакарских, Ломбовожских деревнях.

– Над какими исследованиями вы сейчас работаете?

– У меня очень много материала. Большую часть данных, которые я получила, исследуя архивы Петра Ефимовича Шешкина, еще не обнародованы. В своих исследованиях, в том числе при составлении словаря, я брала только те мансийские мифы, что существуют в контексте обрядов перехода. Поэтому я хотела бы заняться отдельно мифами. Это непаханое поле, очень много неисследованных моментов.

Вторая тема, которая меня очень сильно волнует, – Пор и Мось. До сих пор нет точного ответа: что это были за люди; пришли с Европы, с Азии, с Урала, а может быть, и со всех этих мест, но в разное время; может, они вовсе не фратрии, а этносы; и если они все разные, то почему их всех назвали одинаково – Пор и Мось. Нет ответов по роду занятий, среди гипотез, выдвигаемых учеными, что они были скотоводами, земледельцами, ремесленниками. Конечно, это вопросы из разряда глобальных, очень надеюсь, что в будущем мы с коллегами сможем разобраться.

Справка «КМНСОЮЗ-NEWS»

ФИО: Попова Светлана Алексеевна

Регион: Ханты-Мансийский автономный округ – Югра, г. Ханты-Мансийск

Деятельность: ведущий научный сотрудник отдела истории и этнологии Обско-угорского института прикладных исследований и разработок, наставник Детского этнографического стойбища (ДЭС) «Мāнь Ӯскве»